Великое избaвление - Страница 43

—Не знаю. Наверное, где-то на ферме.

— Но почему же не проводили вскрытие? — настаивал Линли.

—Наверное, нужды в этом не было. И так ясно, отчего умер бедняга.

— Отчего же?

— Ему перерезали глотку, инспектор.

Линли принялся пролистывать документы в поисках фотографий. Так вот почему он не видел этого раньше — тело Тейса полностью накрыло тело пса, и рану на шее животного разглядеть было почти невозможно. Он повернул фотографию.

— Теперь вы понимаете, да?

— Вы о чем?

— Можно ли представить себе, чтобы Роберта перерезала глотку Усишки? — Лицо Стефы на миг выразило ужас и отвращение. — Это невозможно. Как хотите, но это просто невозможно. Кроме того, оружие так и не нашли. Не могла же она зарезать бедное животное лезвием топора!

Прислушиваясь к ее словам, Линли впервые задумался: а что, если жертвой преступления должен был стать пес, а вовсе не его хозяин?

Предположим, затевалось ограбление. Требовалось убрать пса. Старый, неспособный уже драться, он тем не менее вполне мог поднять шум, если бы на вверенную ему территорию проник посторонний. Итак, с собакой расправились. Однако недостаточно быстро — и Тейс примчался в хлев посмотреть, из-за чего поднялся лай. Тогда пришлось разделаться и с ним. Быть может, размышлял Линли, речь не идет о предумышленном убийстве.

—Стефа! — задумчиво позвал он, вынимая из кармана фотографию. — Кто это? — Он протянул ей фотографию, найденную в ящике у Роберты.

— Где вы это нашли?

— В комнате Роберты. Кто это?

— Джиллиан Тейс, сестра Роберты. — Стефа легонько постучала пальцем по фотографии, внимательно в нее всматриваясь, — Роберте пришлось хорошенько ее спрятать.

— Почему?

— Потому что Уильям вычеркнул Джиллиан из своей жизни, когда она сбежала. Выбросил ее одежду, ее книги, уничтожил все ее фотографии. Развел посреди двора большой костер и сжег ее свидетельство о рождении и все прочие бумаги. Господи, как же Роберта ухитрилась это сохранить? — Не отводя глаз от фотографии, Стефа обращалась скорее к самой себе, чем к собеседнику.

— Важнее другой вопрос: почему она ее сохранила?

— Это понятно. Роберта обожала Джиллиан, бог знает почему. Джиллиан — паршивая овца в семействе. Совершенно отбилась от рук еще подростком. Пила, ругалась, носилась по округе точно безумная, с одной вечеринки на другую. Заводила романы с мужчинами, обдирала их как липку. И однажды ночью, одиннадцать лет назад, сбежала из дому — и не вернулась.

— Сбежала? — повторил Линли. — Или исчезла?

Стефа откинулась на спинку стула. Рука ее инстинктивно потянулась к горлу, но женщина быстро опустила ее, не желая выдавать свои чувства.

— Сбежала! — уверенно повторила она.

— Почему?

— Вероятно, не могла ужиться с Уильямом. Он твердых правил, а Джиллиан хотела жить на всю катушку. Наверное, ее кузен Ричард мог бы рассказать вам больше. Между ними что-то было, пока он не уехал. — Стефа поднялась, снова потянулась и направилась к двери. Приостановилась, негромко окликнула: — Инспектор!

Линли поднял глаза, рассчитывая услышать что-то о Джиллиан Тейс. Женщина с трудом выговорила:

— Может быть, вы хотите… что-нибудь еще?

Свет падал из-за ее спины, нимбом подсвечивая волосы. Красивая гладкая кожа. Ласковый взгляд. Как было бы просто. Часок блаженства. Принять, забыться в страсти, достичь желанного забвения.

— Нет, спасибо, Стефа, — непослушными губами выговорил он.

В отличие от множества рек, бурно стремящихся горы в долину, Кел текла плавно и неторопливо, вилась потихоньку через Келдейл и, миновав разрушенное аббатство, уходила дальше к морю. Река мирно уживалась с деревушкой, почти никогда не выходя из привычных пределов, и слава богу, ведь гостиница и многие дома стояли прямо на берегу.

Один из этих домов, соединенных с гостиницей мостом, принадлежал Оливии Оделл. Отсюда открывался прекрасный вид на поля и на церковь Святой Екатерины. Самый красивый дом в деревне, с чудным садиком у калитки и лужайкой, спускающейся к реке.

Линли и Хейверс вошли в эту калитку ранним утром. Доносившийся из-за дома громкий детский плач свидетельствовал, что обитатели дома уже проснулись. Ориентируясь на этот горестный плач, полицейские дошли до черного хода. На ступеньке сидела маленькая девочка. Она вся скрючилась, уткнулась лицом в колени, под ногами у нее валялась скомканная фотография, вырезанная из журнала. По левую руку от девочки пристроился важный селезень, взиравший на хозяйку с пониманием и сочувствием. Достаточно было одного взгляда на голову девочки, чтобы разгадать причину ее скорби: она постриглась — или кто-то ей в этом помог — и густо намазала чем-то липким остатки волос. Прежде ее шевелюра была рыжей и, судя по немногим ускользнувшим от ножниц прядям, завивалась кудряшками. Но теперь головенка девочки, источавшая одуряющий аромат дешевой помады, могла вызвать разве что горький смех.

Хейверс и Линли молча переглянулись.

— Доброе утро! —заговорил инспектор. — Ты, наверное, Бриди.

Девочка подняла голову, подхватила с земли фотографию и отчаянно прижала ее к груди. Селезень тупо замигал.

— Что случилось? — ласково спросил Линли. Стойкая оборона Бриди рухнула от одного звука этого доброго мужского голоса.

— Я постригла волосы! — захныкала она. — Я копила деньги, чтобы сходить к Синджи, но она сказала, что из моих волос такая прическа не выйдет, и не стала стричь, и тогда я постриглась сама, а теперь посмотрите на меня, и мама тоже плачет. Я попыталась распрямить их с помощью Ханниной помады, но у меня ничего не получилось! — Плач перешел в икоту.