Великое избaвление - Страница 12

Офицер, куривший сигару, прищурился, рассматривая священника сквозь облако едкого дыма.

— Вы всегда наведываетесь к прихожанам, если они пропускают мессу? Держите их в строгости?

Сигарета догорела до самого фильтра. Пришлось загасить ее.

Блондин тоже загасил свою, не выкурив ее и наполовину, снова вытащил портсигар и протянул его священнику. Вновь пошла в ход серебряная зажигалка. Вспыхнул красный огонек, заструился дым, увлажняющий гортань, успокаивающий нервы.

— Главным образом я сделал это ради Оливии. Следователь заглянул в рапорт.

— Вы имеете в виду Оливию Оделл? Отец Харт обрадованно закивал.

— Понимаете, они с Уильямом Тейсом только что обручились. В то самое воскресенье вечером должно было состояться оглашение. Она несколько раз звонила ему после мессы, но никто не отвечал. Вот она и попросила меня помочь.

— Почему она сама не пошла?

— Она хотела пойти, но не смогла из-за Бриди, то есть из-за ее селезня. Селезень потерялся, и Оливии пришлось его искать. Она не могла уйти из дому, пока он не нашелся.

Полицейские в недоумении уставились на священника. Отец Харт покраснел. Все это звучит так глупо! Надо попытаться объяснить.

— Видите ли, Бриди — дочка Оливии. У нее есть ручной селезень. Не совсем ручной, конечно, но все-таки… — Как рассказать этим людям обо всех причудах и особенностях обитателей его прихода? Им уже и то странно, что большинство жителей английской деревни — католики.

Блондин заговорил вновь, очень мягко:

— Значит, Оливия и Бриди занялись поисками селезня, а вы отправились на ферму.

— Да-да, вот именно. Спасибо, — благодарно просиял отец Харт.

— Расскажите, что произошло, когда вы туда пришли.

— Сперва я подошел к дому, но там никого не оказалось. Дверь была не заперта, я еще подумал, что это очень странно. Уильям всегда закрывал все на замок, если куда-нибудь отлучался. Это у него вошло в привычку. Он и мне говорил, чтобы я запирал церковь, когда ухожу, По средам, после спевки хора, он не покидал церковь, пока все не разойдутся, и сам проверял, не забыл ли я запереть дверь. Такой уж он был человек.

— Значит, вы встревожились, когда обнаружили, что дверь осталась незапертой? — предположил блондин.

— Да, конечно. Хотя и средь белого дня, в час пополудни. Поэтому, когда на стук никто не ответил, я решился войти в дом. — Священник словно извинялся за свой поступок.

— Там ничего необычного не было?

— Абсолютно ничего. В доме было прибрано, у них всегда очень чисто. Да, только… — Он отвел взгляд к окну. Разве он сумеет им объяснить?

— Что?

— Свечи сгорели полностью.

— У них нет электричества?

Отец Харт печально поглядел на своих собеседников:

—Церковные свечи. Они должны гореть всегда. Круглые сутки.

— Вы имеете в виду — перед святыней?

— Да-да, вот именно. Перед святыней, — поспешно согласился он, торопясь продолжить свой рассказ. — Когда я увидел эти свечи, я сразу понял — что-то случилось. Ни Уильям, ни Роберта никогда бы не допустили, чтобы свечи погасли. Я прошел через весь дом. А потом, через черный ход, к хлеву.

— И там…

Что еще остается рассказать? Войдя вовнутрь, он сразу погрузился в мертвящую тишину. Снаружи, с ближнего пастбища, доносилось блеяние овец, пение птиц славило царящий повсюду порядок и мир. Но здесь, в хлеву, наступило молчание, ледяное молчание, словно в аду. Едва священник отворил дверь, в ноздри ему ударил душный, терпкий запах недавно пролитой крови, этот запах заглушал ароматы навоза, зерна и гниющего сена, неотвратимо, вопреки его воле, притягивая вошедшего к себе.

Роберта сидела в стойле на перевернутой бадье. Крупная девица, пошла в отцовскую породу и окрепла на крестьянской работе. Девушка сидела неподвижно, уставившись не на распростертый перед ней безголовый труп, а на противоположную стену, будто изучала неповторимый узор, в который сложились трещины на известке.

— Роберта! — тревожно окликнул ее Харт. Он чувствовал, что все его внутренности сжались в тугой комок и тошнота поднимается к горлу.

Ответа он не дождался — ни вздоха не сорва-эсь с ее уст, ни малейшего жеста не последовало.

Он видел лишь широкую спину Роберты, мясистые ноги она поджимала под себя. Подле девушки лежал топор. И только в эту минуту, глянув поверх ее плеча, священник вполне отчетливо увидел изувеченное тело.

— Я сделала это. Я рада. — Вот и все, что она наконец сказала.

Отец Харт зажмурился, отгоняя от себя тягостные воспоминания.

— Я вернулся в дом и вызвал Габриэля.

На миг Линли представилось, что священник имеет в виду не кого иного, как архангела. Этот нелепый маленький человечек, с трудом продиравшийся сквозь дебри своего запутанного повествования, вполне мог поддерживать контакт с миром иным.

— Габриэля? — напряженно переспросил Уэбберли. Линли догадался, что терпение его начальника уже истощилось. Он быстро перелистал полицейский отчет, надеясь натолкнуться на это имя. Ага, вот оно.

— Габриэль Лэнгстон. Местный констебль, — пояснил он. — Насколько я понимаю, отец Харт, констебль Лэнгстон тут же позвонил в Ричмонд, в полицию?

Священник кивнул. Он с тоской глянул в сторону портсигара. Линли открыл его и в очередной раз пустил сигареты по кругу. Хейверс отказалась, священник тоже было отказался, но Линли, чтобы подбодрить его, сам взял третью сигарету. От непрерывного курения в горле уже саднило, но Линли понимал, что им не дослушать эту историю до конца, если в организме рассказчика иссякнет запас никотина, а святому отцу почему-то требовался товарищ, разделяющий с ним его вредное пристрастие. Линли с отвращением сглотнул, мечтая о стаканчике виски, зажег сигарету и оставил ее бесцельно тлеть в пепельнице.