Великое избaвление - Страница 102

102

Линли отвернулся от окна и встретил внимательный взгляд доктора Сэмюэльса. Врач расположился за письменным столом, лицо его вновь было бесстрастно.

— Вы знали, что у нее был ребенок, — сказал Линли. — Вероятно, обнаружили еще при осмотре в приемном покое.

— Верно.

— Почему вы ничего нам не сообщили?

— Я вам не доверял, — ответил Сэмюэльс. — Тогда не доверял. Мне было гораздо важнее установить хоть какой-то контакт с Робертой, чем поделиться этой информацией с вами и рисковать, что вы обрушите эти сведения на нее и еще больше ей повредите. В конце концов, это врачебная тайна, — примирительно добавил он.

— Что с ними теперь будет? — спросил Линли.

— Они оправятся.

— Откуда вы знаете?

— Они начинают осознавать, что обе были его жертвами. Это первый шаг. — Сняв очки, Сэмюэльс тщательно протер их полой пиджака. Худое лицо врача казалось усталым. Сколько уже раз он проводил такие беседы!

— Не понимаю, как они могли вынести все это.

— Они находили выход.

— Какой?

Доктор критически осмотрел стекла очков и вновь водрузил их на нос, тщательно поправил. Он носил эти очки много лет, и на крыльях носа давно появились глубокие отпечатки.

— У Джиллиан наступила диссоциация, то есть она умудрилась подавить свое "я" до такой степени, что могла притворяться, будто у нее есть то, чего у нее не могло быть, будто она является тем, чем она на самом деле не была.

— А именно?

— Нормальные чувства. Нормальные человеческие отношения. Она сказала, что была зеркалом, отражающим поведение окружающих. Это защитная реакция, помогавшая не чувствовать того, что происходило с ней на самом деле.

— Каким образом?

— Она не была «настоящей», и потому отец не мог коснуться ее, не мог ничего с ней сделать.

— Все в деревне вспоминают о ней совершенно иначе.

— Да. Так она вела себя — отражала их, как в зеркале. Когда подобное состояние доходит до крайности, наступает расщепление личности, но Джиллиан удалось этого избежать. Это всецело ее заслуга, учитывая, через что ей пришлось пройти.

— А Роберта? Психиатр нахмурился.

— Ей это далось труднее, чем Джиллиан, — печально признал он.

Линли в последний раз глянул в окно и вернулся на свое место, к стулу с облезшим сиденьем. Сколько несчастных уже сидело на нем!

— Поэтому она начала так много есть?

— Вы имеете в виду — в поисках выхода? Нет, не думаю. Скорее это была попытка самоуничтожения.

— Не понимаю.

— Когда ребенок подвергается насилию, ему кажется, что это он сделал что-то дурное и несет наказание за это. Вероятно, Роберта начала много есть потому, что насилие пробудило в ней отвращение к самой себе, к своей «испорченности», и она пыталась очиститься, уничтожая собственное тело. Это одно объяснение. — Доктор умолк.

— А другое?

— Трудно сказать. Быть может, это казалось ей единственным способом избавиться от постоянного насилия. Не самоубийство, но прекрасный способ уничтожить свое тело, сделаться совершенно непохожей на Джилли, чтобы отец прекратил сексуальные домогательства.

— Но это ей не помогло.

— Нет, к несчастью, нет. Хуже того: ему потребовались извращенные виды секса, чтобы продолжать возбуждаться, а ей приходилось участвовать и в этом. Так он удовлетворял свою потребность господствовать.

— Мне кажется, я бы на части разорвал этого Тейса! — пробормотал Линли.

— Да, меня тоже преследует это желание, — признался доктор.

— Неужели человек способен на такое? Я просто этого не понимаю.

— Отклонение в поведении, болезнь. Тейса возбуждали маленькие девочки. Женитьба на шестнадцатилетней девушке — не на зрелой, с пышными формами шестнадцатилетней, а на субтильной, с задержкой физического развития — уже должна была бы насторожить, это очевидный симптом. Но он сумел скрыть свое отклонение под маской благочестивого прихожанина и любящего отца. Все это так типично, инспектор Линли. Мне просто неприятно обсуждать с вами, насколько это типично.

— И никто не подозревал? Это невероятно.

— Не столь уж невероятно, если представить себе ситуацию в целом. Тейс очень успешно создавал себе положительную репутацию в общине, а дочерей загонял в потайную жизнь, полную самообвинений. Джиллиан считала себя виноватой в том, что мать покинула отца, и старалась как могла компенсировать ему утрату, «сделалась мамочкой». Роберта верила, что Джиллиан удавалось угодить отцу и что она обязана делать то же самое. К тому же он наставлял обеих, читая им Библию и, разумеется, тщательно выбирая подходящие места и толкуя их на свой лад — они, дескать, всего-навсего выполняют дочерний долг, делают то, что предписал им Господь.

— Меня тошнит от этого.

— Конечно, тошнит. Это был больной человек. Смотрите, как развивался его недуг: сперва он выбрал себе в жены ребенка. С этой девочкой он чувствовал себя в безопасности. Угроза исходила от мира взрослых, а он получил шестнадцатилетнюю девочку, чье детское тело возбуждало его, и в то же время этот брак удовлетворял потребность Тейса в самоуважении и социальном статусе.

— Но в таком случае почему же он терзал своих дочерей?

— Когда Тесса, его девочка-жена, дала жизнь ребенку, Тейс получил страшное и неопровержимое доказательство того, что это существо, возбуждавшее и удовлетворявшее его желание, было вовсе не девочкой, а взрослой женщиной. Тейс боялся женщин, полагаю, именно женщины казались ему наиболее грозным воплощением взрослого мира, которого он так страшился.

— Она сказала, что он перестал с ней спать.

— Разумеется. Вообразите, какое унижение он испытал, если в какой-то момент оказался несостоятельным. И больше он не стал подвергать себя подобному риску. Зачем, ведь у него под рукой был беспомощный младенец, который мог доставить ему полноценное удовольствие и удовлетворение? Линли почувствовал, как сжимается его горло.

102