— Я не знала.
— Он нашел ключ и забрал его.
— Он положил его к себе в шкаф. К остальным ключам. Оттуда я не могла его взять. «Не надо ключей, сладкая крошка. Сладкая крошка, маршируй для папочки».
— Когда ты маршировала?
— Днем, ночью. «Пойди сюда, сладкая крошка. Папочка поможет тебе шагать».
— Как?
Роберта уронила руку. Все лицо ее мелко дрожало. Пальцы безжалостно теребили, мяли нижнюю губу.
— Бобби, скажи как, — настаивала Джиллиан. — Скажи мне, что он делал.
— Я люблю папочку. Я люблю папочку.
— Не повторяй это. — Протянув руку, Джиллиан легонько встряхнула сестру. — Скажи мне, что он делал с тобой.
— Люблю. Люблю папочку.
— Не повторяй! Он был плохим! Роберта вздрогнула, как от удара.
— Нет, это я плохая!
— Почему?
— Я вынудила его… он не мог… он молился и молился, но не мог сдержаться, а тебя не было. «Джилли знала, что мне нужно. Джилли знала, как это делать для меня. От тебя никакого проку, крошка. Маршируй для папы. Шагай по папочке».
— Шагай по папочке? — Джиллиан задохнулась.
— Вверх и вниз, на одном месте. Вверх и вниз. «Так-то лучше, сладкая крошка. Папочка растет между твоими ножками».
— Бобби! Бобби! — Джиллиан, не выдержав, отвернулась. — Сколько тебе было лет?
— Восемь. «М-м-м, папочке нравится чувствовать это всем телом. Всем телом. Всем телом».
— Ты никому не говорила? Неужели никому?
— Мисс Фицалан. Я сказала ей. Она не… она не поняла.
— Она ничего не сделала? Не помогла?
— Она ничего не поняла. Я сказала — «усишки». Его колючие щеки, когда он терся об меня. Она не поняла. «Ты донесла, малютка? Ты пыталась донести на папочку?»
—Господи, она все рассказала ему?!
— «Джилли никому не говорила. Джилли не стала бы доносить на папочку. Очень нехорошо, моя крошка. Папочке придется тебя наказать».
— Как?
Роберта не ответила. Она вновь начала раскачиваться, спеша укрыться в своем убежище.
— Тебе было всего восемь лет! — Джиллиан снова заплакала. — Бобби, прости меня. Я не знала. Я думала, он не станет. Ты не похожа на меня. Ты не похожа на маму.
— Он сделал Бобби больно в плохом месте. Не как Джилли. Не как Джилли.
— Не как Джилли?
— «Повернись, крошка. Папочка должен тебя наказать».
— Господи! — Джиллиан рухнула на колени, обнимая сестру. Она рыдала у нее на груди, но Роберта не отзывалась. Ее руки вновь бессильно повисли и все тело напряглось, словно объятия сестры внушали ей страх или отвращение. — Почему ты не приехала в Харрогит? Разве ты не видела мое объявление? Я думала, с тобой все в порядке. Я думала, он не трогал тебя. Почему ты не приехала?
— Бобби умерла. Бобби умерла.
— Не говори так! Ты не умерла. Не позволяй ему убивать тебя.
Роберта вырвалась из сжимавших ее рук, яростно оттолкнула сестру.
— Папа не убивал, папа не убивал, папа не убивал, — пронзительно визжала она.
Психиатр подался вперед.
— Кого не убивал, Роберта? — быстро спросил он, и еще раз, настойчивее: — Кого папа не убивал?
— Ребенка. Папа не убивал ребенка.
— Нет, Бобби, не останавливайся, — потребовала Джиллиан. — Ты должна теперь говорить все до конца. Ты маршировала для папы, чтобы он был доволен и не трогал кого-то еще. Кого?
Линли, стоя в затемненной приемной, почувствовал, будто его позвоночник пронзает ледяная шпага. Он понял все — давно мог бы это понять. Девятилетняя девочка, читавшая вместе с Уильямом Тейсом Библию, читавшая Ветхий Завет, твердившая урок о Лоте и его дочерях.
— Бриди! — яростно выплюнул он. Теперь истина полностью предстала перед ним. Он мог бы сам завершить эту историю, но он не смел оторваться от продолжавшейся перед ним пытки освобождения измученной души.
— Папа хотел Джилли, а не корову Роберту.
— Твоему папе была нужна не женщина, а девочка, так? — вновь вступил в разговор доктор Сэмюэльс. — Ему требовалось детское тело. Оно возбуждало его. Так было с Джилли. Так было с твоей мамой.
— Он нашел ребенка.
— И что дальше?
Роберта крепко сжала губы, запрещая самой себе говорить. В уголках рта проступила кровь. Она хрипло вскрикнула, и слова сами, против ее воли, вырвались наружу:
— "Фараон надел ему на шею цепь и одел его в новую одежду, и он правил Египтом, и братья Иосифа пришли к нему, и Иосиф сказал: «Я спасу вашу жизнь великим избавлением».
— Библия подсказала тебе ответ, как папе, — сквозь слезы произнесла Джиллиан.
— Оделась в новую одежду. Надела цепь.
— Что потом?
— Заманила его в хлев.
— Как ты это сделала? — совсем тихо спросил врач.
Лицо Роберты жалобно задергалось. В глазах выступили слезы, покатились по прыщавым щекам.
— Пыталась два раза. Не получалось. Тогда… Усишки, — шептала она.
— Ты убила Усишки, чтобы заманить отца в хлев? — уточнил доктор.
— Усишки не было больно. Дала ему таблетки. Папины таблетки. Он спал. Перерезала… перерезала ему горло. Позвала папу. Папочка прибежал. Опустился на колени возле Усишки. — Она снова раскачивалась изо всех сил, крепко обняв руками свое разбухшее тело, сопровождая движение негромким, монотонным жужжанием. Уходила в себя.
— А дальше, Роберта? — настаивал психиатр. — Теперь ты можешь преодолеть и это. Джиллиан рядом с тобой.
Качается. Качается. Молча, неистово, слепо. Взгляд упирается в стену.
— Люблю папочку. Люблю папочку. Не помню. Не помню.
— Разумеется, ты помнишь, — мягко, но решительно звучит голос психиатра. — Библия подсказала тебе, что надо делать. Если бы ты не сделала этого, твой папа начал бы делать с маленькой девочкой то же самое, что он делал столько лет с тобой и Джиллиан. Он бы насиловал ее. Он бы подвергал ее противоестественному разврату. Он бы терзал ее. Но ты остановила его, Роберта, ты спасла ребенка. Ты оделась в красивое платье. Ты надела золотую цепочку. Ты убила собаку. Ты позвала отца в хлев. Он прибежал туда, так? Наклонился над собакой и…